Подруга-осень

 

Кто окликнул меня на улице?..

Оглянулась в людском потоке –

может, это трещат сороки,

или – просто – температурится…

Или мечется крик одиночества

в равнодушной толпе

огромной…

От тоски его неуёмной

и смеяться, и плакать хочется.

Полубред этот так несносен –

что же в воздухе этом пряном…

Видно, досыта дурнопьяном

напоила подруга-осень.

 

Неспроста – да вокруг,

да около –

глянь, как пляшет она,

чародейка…

Хороша и свежа, злодейка,

чернокнижница

желтоокая…

Удручающе-недосказанно

расстаются с ветвями листья…

Осень красит их шалой

кистью,

чтобы помнили

желтоглазую…

 

От звезды подпалив лампаду

и не дрогнув, – в костёр их

кинула…

Сколько их в этом пекле

сгинуло, –

лишь её повинуясь взгляду…

 

***

Прощай…

Теперь я знаю точно:

нам здесь, сейчас – не по пути.

Прочти меж делом – междустрочно –

где и когда меня

найти.

Быть может,

минет век иль вечность.

По воле звёзд растают льды.

Туманно-белых вишен млечность

опять окутает сады…

И над землёй

две чайки-птицы

закружат вдруг в урочный час…

И – может всякое случиться –

они в полёте вспомнят

нас…

 

***

Когда любил меня любимый,

мы с жадностью неистребимой

дышали воздухом одним.

И каждый был другому верен,

и каждый был в другом уверен.

Наш мир един был, неделим…

Когда любил меня любимый,

и были мы  неразделимы, –

мы взяться за руки могли

и день-деньской бродили вместе,

забыв о времени и месте.

Брели куда-то всё, брели…

 

Когда б любил меня любимый,

рубины тоненькой рябины

сердечко больно б так не жгли.

И каждый день, и каждый вечер

так не давили бы на плечи…

Ну, хватит, сердце, не боли.

 

***

Отшумело лето, отзвенело.

Отгорели зори и закаты.

Страсти улетучились

куда-то, –

осень повелела.

 

Росы да туманы, да бурьяны…

Ивушка в бесшумье заплутала.

Не найти ей в дебрях

краснотала

тропки окаянной…

 

Грезятся ей, кажутся уместней

те ветра – увы, – что не щадили;

те, что – не жалеючи –

губили.

Ветреные песни…

 

 ***

         «О, эта проклятая сила,

         что слабостью принято звать!»

                         Лариса Васильева

Растает снег – я в зоопарк

схожу,

себе – сегодняшней –

быть слабой разрешу.

Куплю подснежников

себе букетик.

Из синей вазы выну

сухоцветик…

И, может быть, стихи о нём

сложу.

Он – сухоцветик – ярок был

и свеж,

когда в душе моей зияла

брешь.

Но время шло…Оно его

сгубило.

И пробудило внутреннюю

силу

моих предчувствий, чаяний,

надежд…

 

***  

Кусала-жалила крапива,

зато еда – со всех сторон.

Обычный летний рацион –

горох, паслён, жердёлы,

сливы…

 

Да, было детство босоного.

И ярко-огненный петух

хватал за пятки от порога,

и палкой гнал его

мой друг.

 

Теперь мой друг – большой

начальник,

женат и счастлив много лет.

Зайдёт на час, согрею чайник.

Тащу пирог я,

таз котлет…

 

Ему по вкусу мясо с перцем

и всякий сытный рацион.

Но чтит жердёлы

и паслён,

горох и сливы… –

память сердца.

  

***

Так зелен, так юн этот век

заполошный, –

и столько испуга в глазах…

И крик чей-то жуткий,

по-детски истошный,

пал миррою на образах…

Прогоркли ветра и сирени,

 и души.

Горчат земляника и мёд.

И даже вода в чашке кофе

и в душе

измаяла горечью рот.

Пройдёт это лето.

И плач журавлиный

прольётся в осеннюю тишь;

слезою невинной, тоскою

полынной

растает за шапками крыш…

Оплавятся свечи и медь

с позолотой.

Зарядят, накроют дожди.

И горечь полынная точкой

отсчёта

падёт-поселится в груди…

                                                                           

***  

Дрейфуем на льдине

без слёз, без истерик.

Во мгле чёрно-синей

так призрачен берег!

Шальная водица

бурлит и клокочет,

достать нас стремится

и гибель пророчит.

 

Мы верим привычно:

Господь – не оставит.

И ждём – как обычно –

Он льдину направит…          

 

Письмо с войны

 

Здравствуй, мама!

Живой я, не плачь.

Только грязный, чумазый,

как грач.

И скучаю, как маленький

прямо…

Напиши, как сыграло

«Динамо».

Пусть меня моя Анечка

ждёт.

Ты скажи ей, разлука –

пройдёт.

А тебя я прошу, не волнуйся!

Посмотри, вон, Серёжка –

вернулся!..

Мы одержим победу,

не плачь!

Сдай в химчистку, пожалуйста,

плащ.

Потеплело, хоть город –

заснежен…

Я – вернусь…

          Я совсем ещё не жил.

 

 ***

Так холоден, душеразрывен

блистающих молний

рубин…

На хрупкие плечи

рябин

обрушился взбалмошный ливень.

Их ветер пронзает до нитки,

их струи секут, как ремни.

Дрожат под окошком они

у запертой на ночь калитки.

А рядышком дремлет орешник.

Все ливни ему нипочём, –

прикинулся спящим грачом

в ночи этой стылой

кромешной.

Но, ветры, дожди ли

у власти, –

здесь каждому хочется

жить…

И, может быть, всё это –

счастье,

     которого

           может

                 не быть…

 

***

Давно не снился, па, –

приснись…

Во сне хотя бы

улыбнись.

Ну, как ты там, скажи,

папуль.

Я что-то стряпаю, 

пишу ль, –

всё жду и жду, что

на порог

шагнёшь однажды в мой

мирок, –

подскажешь пару

новых тем,

от бед избавишь

и проблем

рукой мозолистой своей,

которой мягче нет,

родней…

Ты ж, как никто здесь,

знал людей.

А сколько ты забил

гвоздей!..

 

Я так скучаю, па, –

приснись…

Так без тебя ужасна

жизнь…

 

***

Идёт война.

Повыплаканы слёзы.

Когда душа истлела, –

не до слёз.

За окнами хозяйничает

прозимь –

как никогда, я даже с нею

врозь.

 

Как никогда,

вдыхая свежесть утра,

я не спешу,

не сдерживая прыть,

упасть к столу,

чтоб зло и безрассудно

в страну чудес

сбежать, утечь, уплыть…

 

Сгорает жизнь

в костре земных реалий,

и саднит ран невидимых

ожог…

Мои стихи – хранилища

печалей, –

по ней своеобразный

некролог.

 

***

Сосед мой –

желтоликий, одинокий,

скрипучий и слепой почти

фонарь –

взирает сверху вниз

на мир жестокий.

Ему – едино всё:

январь, февраль…

Вот только бы –

не ветер оголтелый,

не сушь и не снега…

и не дожди…

Вот только б, потерявшись

в мире целом, –

увидеть свет надежды

впереди…

 

***

Ах, каким же было б счастьем,

всем законам вопреки,

понырять, как головастик,

с ними наперегонки…

 

А потом лежать под солнцем,

не боясь, что напечёт,

чистым новеньким червонцем,

без печалей и хлопот…

 

И каким же было б счастьем

вдаль потом бежать, бежать!..

Ни затменьям, ни ненастьям –

лишь себе принадлежать…

 

Ах, каким же было б счастьем,

всем законам вопреки, –

научиться – хоть отчасти –

прятать белые виски…

 

***

Вот так и уходят часы и года, –

оставив лишь призрачный след…

Всё так же и там же гудят

провода…

Кого-то – уж нет.

 

Всё так же прекрасны, – горят

сентябри,

сжигая попутно сердца.

И хочется счастья чуть-чуть,

хоть умри,

весны у крыльца.

 

И хочется свежих предутренних

рос, –

бродить босиком и бродить…

И слёз восхищенья –

возвышенных слёз, –

чтоб – попросту – быть.