Владимир Морж
Главки из повести «Итальянская штукатурка»
36. С полгода назад, в январе мама вдруг сказала, что ей придётся уходить на целый день. Недели две-три. И что она нашла сиделку.
Сиделку на самом деле нашёл Иван Севастьянович. По крайней мере он её привёл однажды утром.
Девушка была невзрачной. И она страшно смущалась, пока знакомились. Мама даже спросила, по силам ли ей будет уход за мальчиком? Девушка сомневалась – это ясно было написано у неё на лице, – но потом решительно заявила, что справится и что ей не привыкать.
Мама и Иван Севастьянович рассмеялись, а сиделка покраснела.
Мама увела её из моей комнаты. Я занимался каким-то сайтом. Мама наверняка показала, где что лежит, распорядок моего дня, какие процедуры надо проводить, когда гулять и остальное.
На следующий день мама оставила её трудиться над моим телом.
Звали её необычно: Радимила.
Она была студенткой мединститута, решила на каникулах подработать. И тут Иван Севастьянович ей предложил эту работу. Понятно, что студентке деньги нужны. Но с другой стороны, деньги и нам не были лишними, хотя отец существенно нам помогал.
37. Она робко вошла в комнату и остановилась. Ждала, когда я на неё обращу внимание. И я обратил.
– Мне надо вас умыть, покормить, сделать уколы...
– Вы только не стесняйтесь, Радимила. Я без вас совершенно беспомощен...
Она сначала осторожничала, потом стала выполнять работу чётко и хорошо. Сразу понимала, что мне удобно, что нет, чего я хотел бы.
В первый же день перешли «на ты».
– Откуда такое чудное имя?
Она уже закончила все дела, присела рядом.
– Обычно ударение ставят на второй слог...
– Мне нравится, и ничего чуднóго я в нём не вижу. Это болгарское имя?
– Это сербское имя. Родители переехали из Югославии в Россию, как только началось... – она помолчала. Потом я узнал, что отец у неё русский, а мать – сербка.
Вечером мама приняла меня из рук в руки. Спросила меня, когда Радимила откланялась:
– Как сиделка?
Я пожал плечами:
– Она мне не надоедала. Работу делала хорошо. Прогуляла меня... В общем, накормила, напоила, в баньке помыла и спать уложила, а потом стала спросы спрашивать...
У мамы поднялись брови от удивления. Потом она сообразила:
– Неужели так на Бабу Ягу похожа?
– Если снимает свои дурацкие очки, то как две капли. Она ступу в подъезде оставляет?
– Дурень ты мой. А девушка проста и работяща. Всю посуду помыла, пыль вытерла, полы даже протёрла...
– Ты мне её сватаешь?
Это было не честно с моей стороны. Мама ничего не ответила, отвернулась и ушла. Теперь поплачет и вернётся. Мне очень стыдно.
На следующий день я узнал, что отец у Радимилы между делом занимается изучением рун. Я смутно себе представлял, что это такое. Только и вспомнил, что руны занесены в юникод, и даже показал кодировку сиделке.
Она радовалась, как ребёнок, увидев мою заинтересованность. И тут же начала с таким увлечением рассказывать, что даже я увлёкся. Тем более, что ранее не занимался изучением скандинавских легенд. Так, попалась однажды скучная книжка Ника Перумова.
– Что ты! Он пишет замечательную фантастику! – возмутилась Радимила.
Руны, оказывается, придумал Один, когда пронзённый копьём висел девять дней на Иггдресиле без еды и питья. А когда достаточно ослаб от потери крови и выпил дедовского мёда, то услышал руны и начертал их своей кровью на коре дерева.
Старшие руны (старший футарк) имеют магический и священный смысл. А младшие – просто буквы письма...
На прогулке она так увлеклась рассказами, что повезла меня какими-то неизведанными тропами, и мы застряли в снегу. Долго бились, силёнок у неё не хватало. Помогли прохожие.
– Что ж ты! – сказал один. – Мужа потащила в сугроб! Надоел что ли?
Она на него так зыркнула своим чёрным глазом! Точно Баба Яга!
– Ладно, ладно, – начал извиняться помощничек. – Что так взъерепенилась? И правильно: своего мужика любить надо и в радости, и в горе...
На третий день мы окончательно подружились. Она очень много рассказывала о своей учёбе, что до поступления работала санитаркой в онкодиспансере. Что много там хороших добрых людей лечится, и что их очень жаль.
– Ну, слава богу, у меня другая болячка. И тебе легче.
– Не скажи. Там просто я была не одна. И в случае чего всегда помогали и подсказывали.
– Ты про вчерашний случай, когда застряли в снегу? Тогда со мной возни больше...
– Да ты лёгонький, тебя могу на руках носить...
– Ах так? Понял теперь, почему ты меня так плохо кормишь!..
Она меня зауважала, когда я ей показал, над чем работаю. Поняла, что я не просто бока отлёживаю.
Однажды заявился Волк. Я их познакомил. Волк спешил. Ему надо было поправить одну из камер – зависла. «Сбросить» я её с компьютера не мог, а вручную, естественно, не дотягивался. Радимилу надо было отвлечь, пока Волк займётся работой в коридоре.
Дождались, пока явилась она, тень со шприцем. Я, конечно, пытался отвернуть экран, но она всё увидела: как заработала камера, как на экран вылезла морда Волка, как он сказанул такое, что уши завяли.
Она даже бровью не повела, казалось, ничего не происходило. Спокойно ввела лекарство. Хотела встать и пойти, но я попросил остаться: Волку надо было закончить. Она подумала, отложила кювету со шприцем и ампулами и присела так, чтоб всё видеть на экране. Этого мне ещё не хватало!
– Слушай, – сказал я ей, – ты можешь отвернуться? Я порнуху смотрю. Мне неудобно!
Она просто прыснула от смеха, но отсела так, чтоб экрана не видеть.
– Придётся маме рассказать, какими игрушками ты увлекаешься.
Я сделал испуганное лицо:
– Только не ей! Я этого позора не переживу! А у мамы будет сердечный приступ, и тебе придётся заниматься двумя лежачими больными!
– Если ты этого позора не переживёшь, то лежачий больной будет только один: твоя мама! И за ней мне ухаживать будет гораздо приятнее.
– «Позора не переживу» – это фигура речи! Я такой здоровенький больной, какой тебе ещё не попадался! Я ещё и не то переживу и в романе зафиксирую.
– В романе? – заинтересовалась Радимила.
Тут в комнату ввалился Волк.
– Всё сделано, Бразилий! Проверяй работу!
– Как ты его назвал?
– Бразилий. Он с таким именем на сайте...
Я сразу же перебил его, сказав, что он не довернул самую малость. Волк удивился, глянул на экран. Естественно, там всё было нормально. Волк сообразил, что сказал лишнее, буркнул: – Предупреждать надо! – и смылся.
Я попросил сиделку не говорить никому о том, что видела. Она сделала удивлённые глаза:
– Да никаких камер в квартире и близко нету!
Я сурово на неё посмотрел, увидел хитрую ухмылку и хихикнул.
Радимила будто не услышала слов Волка о моём нике.
Но потом я понял, что она нашла мою страницу и читала мои нетленки.
38. Вечером в пятницу они с мамой ушли на кухню попить чаю. Я, разумеется, подглядывал.
Сначала они поболтали о превратностях ухода за мной. Выясняли, что лучше делать, а чего – нет. Потом мама разоткровенничалась. Да так, что выдала даже для меня интересную инфу.
То, что я болел с младенчества, было секретом Полишинеля. Генетическое заболевание. Поздний ребёнок. Но тут каким-то образом оказался замешан мой отец. Насколько я понял, что-то он делал не так, и поэтому моя болезнь усугубилась значительно, после чего они с мамой расстались. Она не смогла ему простить какого-то чуть ли ни криминального случая.
Мама плакала, жалея меня, Радимила её успокаивала. Типа, всё будет хорошо.
Она сказала, что две недели, на которые наняли Радимилу, вызваны тем, что маму пригласили в театр консультантом. Она была оперной певицей, и ей из-за меня пришлось бросить карьеру. И теперь вот смогла вырваться, чтоб помочь молодёжи. В учебных заведениях разучились учить. Особенно на платных курсах. Естественно, апломба у оплаченной молодёжи больше, чем идей и навыков. Мама согласилась помочь. Через недельку Радимила будет свободна от этих неприятных обязанностей.
А сиделка, напротив, сказала, что особых затруднений у неё при моём обслуживании (меня покоробило, но она была права) не находит. Инструкции мама и Иван Севастьянович оставили детальные для разных случаев. Домашние заботы и хлопоты ей привычны, выросла не мажором. Даже прогулки... Тут она замолкла.
И мама поинтересовалась, в чём дело. Она рассказала, конечно, о заминке с коляской, а я понял, что ей вспомнились слова прохожего.
И общение со мной интересно и Радимиле, и клиенту (мне опять было неприятно).
Я задумался. Девушка во мне не видит личности? Я для неё – один из череды больных? Это открытие не то что меня ошарашило, но удивило. Мне казалось, что у меня с сиделкой появились какие-то общие интересы вне её служебных обязанностей.
А мама не замечала этих нюансов. Внезапно начала сетовать, что-де у меня одни виртуальные знакомства и те по работе. А живого человеческого общения и нет. И хорошо, что появилась Радимила, с которой...
В этом месте моя сиделка вдруг вспомнила, что... В общем неважно что. Но надо бежать. Она и так засиделась, ей неудобно, что столько времени отняла и вообще... Радимила даже ко мне заглянула, подмигнула, помахала ручкой, попрощавшись до понедельника.
Расстроенная мама зашла через полчаса. Я сделал вид, что ничего не видел и ничего не слышал.
– Мне показалось, что эта девушка...
– Мама, перестань! Нам и без неё хорошо. У неё свои заботы, хлопоты. Наверное, на свидание побежала к своему бойфренду.
– Фи, какое слово бесформенное, угловатое...
– Я понимаю. В своё время ты бегала на свидание к товарищу.
Мама улыбнулась:
– Мог бы сказать «к кавалеру».
– Ой, не надо! Кавалеры перевелись сразу после семнадцатого года.
– Нет, остатки кавалеров ещё и мне попались.
– Кстати, ты так и не рассказала, куда это бегаешь на целый день? Неужели к остаткам?
– Глупый мальчишка! – она засмущалась. Я сделал вид, что поверил своей «догадке».
39. Я еле дождался понедельника. Сообразил, что мама была права в том, что живое общение с людьми интереснее виртуального. Я даже пытался чатиться со своей сиделкой. Диалога не получилось. Наше общение началось и закончилось её постом, что в понедельник она опоздает.
Действительно, пришла в десять часов, сразу взялась за дело. В наших отношениях всё стало сухо и полуофициально. Никаких особых разговоров. Так она просто пыталась меня развлечь, как я думаю, «в полном соответствии с полученными от врача инструкциями». Мне это к вечеру надоело. Когда она освободилась и зашла в комнату я спросил:
– Что-то случилось? Что с тобой?
– Я не поняла. Что-то не сделала?
– Не в этом дело. Ты стала мне относиться не как к другу, а как к дереву, которое нужно поливать, подкармливать, делать обрезку...
– Меня восхищает твоё образное мышление. Мы-то не друзья, а просто знакомые. Ты нанял меня, чтоб я выполняла какие-то работы. Я их выполняю. Что ещё?
– Но ты ведь знаешь, что мне с тобой очень интересно общаться.
– Мне тоже. Я даже обязана поддерживать с тобой разговор, чтоб победить депрессию.
– Что за чепуха! Откуда ты взяла, что у меня депрессия?
– Ну, по некоторым источникам.
Я недолго соображал:
– Удивительно, но ты сейчас мне сделала комплимент. Мне удалось в своих рассказиках передать настроение героев. И ты поверила.
– Разве настроение твоих героев – не твоё настроение? Или, по крайней мере, разве твоё настроение не влияет на тематику, язык, сюжет?..
– Знаешь, в литературе у меня больше работает голова, чем чувства. Согласись, что это более высокий уровень. Мне нужно написать так, чтоб читатель поверил. Мои чувства тут ни при чём.
– Странно. И даже обидно. Только я подумала, что стала тебя понимать, как тут – ушат холодной воды. Так, подожди... Я сейчас сообразила, что ты свой мир не весь показываешь, а выбрасываешь маленькие осколки. Люди видят отблески, им нравится, как стекляшки смотрятся на каком-то пёстреньком фоне. А этот фон – вовсе не ты.
Я промолчал.
– Но в этих стекляшках всё-таки ты! И прекрати меня дурачить!
– Естественно, что какие-то кусочки – это я. А кто возьмётся отыскать, где кто?
– Но эти кусочки создают общее настроение. Ты читал Александра Грина? Он был когда-то модным среди молодёжи. Так вот. Он мог написать о чём-то весёлом, жизнеутверждающем, смешном, красивом, но я замечаю между строк боль и грусть. На самом деле у него была тяжёлая жизнь.
– Не знаю, не читал. Ты очень хорошая читательница, если видишь больше того, что написано. А в моём последнем рассказе что ты заметила между строк?
– Заметила. Надежду. Отношения твоих героев выписаны хорошо, ладно. Сразу вижу, что ты не просто так о них написал.
– Наверное. Я ведь не физраствор во флаконе. Если ты берёшь меня в руки, то я чувствую тепло.
Она пристально посмотрела на меня, но ничего не сказала.
40. Заканчивалась вторая неделя. Отношения у нас остались на уровне сиделка-пациент. Это меня продолжало раздражать. Но чего я хотел? Даже дружбы я не мог ей предложить, хотя и привязался к этой девушке. И это становилось невыносимым. Я стал ей даже грубить. Стал капризничать. И она поняла.
– Знаешь, я бы очень хотела, чтоб мы были ближе. Но я не смогу...
– Можешь не извиняться. Мы были бы просто сумасшедшими, если бы что-то между нами возникло. Я калека, зачем тебе становиться вечной сиделкой? Ты отработаешь свои деньги и забудешь об этих днях.
– Да, это так. Жаль, что у тебя нет аленького цветочка...
Я не сразу понял. Но когда сообразил, то разозлился:
– Ты ждала что-то типа «Полюбила ты меня, красавица ненаглядная, в образе чудища безобразного, за мою добрую душу и любовь к тебе; полюби же меня теперь в образе человеческом, будь моей невестой желанною»?
Она отпрянула, встала, побледнела.
– Ты права, чудес не бывает. Особенно для таких, как я. Таких как я не любят ни за что-то, ни просто так...
– Знаешь, мне стыдно.
Я удивился, но ждал продолжения.
– Жаль, что не смогла выдержать дистанцию. Ты хороший парень, но мне нужен другой.
– Здоровый, который носил бы тебя на руках, а не наоборот?
– Не говори глупостей. Дело не в этом. Что было бы, если бы с тобой связала жизнь девушка, а потом бы ты понял, что она не любит, а просто жалеет?
– Это было бы ужасно. Но я бы не подал вида...
– Ты просто эгоист! – она даже ногой топнула и вышла из комнаты.
В пятницу вечером она зашла попрощаться:
– Не дуйся. Встретимся в сети.
– Зачем?
– Мало ли. Не всё упирается в любовь.
– Ты права. Уходи.
Она поцеловала меня в губы. Я не ответил.